Место для битвы - Страница 4

К оглавлению

4

Машег и Рагух в сечу не лезли. Били на выбор, неторопливо, насмерть.

Минута, может, чуть больше – и всё закончилось. Для разбойников. Для варягов же, как выяснилось чуть позже, всё только началось.

Глава вторая,
в которой выясняется, что даже удача может оказаться чересчур большой

Победители неторопливо осматривали тела, срезали и снимали все, что казалось ценным. Раненых добивали. В воздухе висела тяжелая вонь крови, боли, пота, выпущенных внутренностей. К вони Серега уже давно принюхался. Притерпелся, как к свербящей под доспехами коже. Ну чешется – и ладно. Главное, чтобы вши-блохи не завелись. Естественная брезгливость цивилизованного человека, конечно, не исчезает совсем, но привычка натягивается на нее сверху, как перчатки патологоанатома. Правда, были вещи, к которым Сереге было притерпеться трудно. Но одно дело – изнасилованные или брошенные в костер дети, и совсем другое – порубленные в схватке разбойнички. Одним словом, как говаривали классики: труп врага пахнет очень даже приятно.

Подтянулись Свей и Клёст, пригнали коней.

Рагух и Машег сели на своих лошадок, пустились ловить разбойничьих. Поймают, конечно, не многих. Дюжины две. Но и эти пригодятся – трофеи везти.

Сергей мертвых не обдирал. Не командирское это дело. Без него справятся. Обдирать – не убивать.

А все-таки ловко у них стало получаться! Сорок восемь разбойничков – наповал, а у Сереги в десятке только одного поцарапало, да и то легонько. Конечно, резать спящих – неспортивно. Но это только в рыцарских романчиках все чисто-благородно. А по жизни чистая работа как раз такая: чтобы вокруг в живописном беспорядке валялись чужие трупы, а твои друзья стояли вокруг на собственных ногах. Вот картина, от которой становится тепло на сердце у всякого вождя. А он, Серега Духарев, теперь, как ни крути, а вождь. Хоть под рукой у него не тысячи, а всего дюжина.

Короче, Духарев был собой стратегом вполне доволен. В открытой сшибке со степняками легла бы половина его парней. Это в лучшем случае.

О худшем даже и говорить не хочется. Это они, варяги, с побежденными обращаются по-доброму: ножом по горлу. Не смерть, а чистое милосердие. А к степнякам в руки живьем попадать не стоит. За неполных два года Духарев в здешних краях насмотрелся всякого. Иной раз на то, что остается от угодивших в плен к тем же копченым-печенегам, не стоит даже смотреть. Лучше уж – к нурманам, чем к этим. Вон красавец валяется – на шее два ожерелья. Одно – золотое, второе – из сушеных пальцев. Притом не мужских, а женских. Или детских. Обдиравший разбойника Щербина, полочанин из Устахова десятка, угрюмый, битый громила, и тот передернулся лицом, сплюнул, разрезал шнурок и положил страшное украшение на землю…


– Серегей! – За два года Устах так и не научился правильно выговаривать имя Духарева.– Поди сюда, глянь!

Серега подошел. Глянул. Ёш твою мать!

Устах стоял у развязанного кожаного мешка. И был этот мешок доверху наполнен серебряными чашами. И не какими-нибудь, а дорогой ромейской работы, с чернью и чеканкой. Иные – даже с эмалью.

Духарев присвистнул. Повезло, однако! На один такой мешок боевую лодью построить можно. Да что там лодью – корабль морской, а то и два! Серега потянулся к другому узлу, поменьше, распутал шнурок… Ну вообще! Мешок, размером с баранью голову, был под завязку набит серебряными монетами: греческими, арабскими… Друзья переглянулись.

Третий мешок они вскрыли вместе. И он тоже оказался набит монетами. Только золотыми.

Они поглядели друг на друга. Губы Устаха растянула глуповатая улыбка, совершенно неуместная на суровом, обветренном лице синеусого варяга. Но Серега тут же поймал себя на том, что лыбится так же глупо. Как влюбленный шестиклассник, которого подружка неожиданно чмокнула в щечку.

– Ax ты мохнатая Волохова гузня! – пробормотал Устах.– Скажи мне, брат, это морок или вправду золото?

Духарев зачерпнул тяжеленькие монеты ладонью – как пшеничное зерно, взял одну, прикусил…

– Высшей пробы!

Это было богатство. Огроменное. Причем – для всех ватажников. Даже если в остальных мешках солома с глиной, что маловероятно.

«Черт! – подумал Духарев. – Что ж я с этим делать-то буду? Такие деньжищи!»

Очевидно, в голове Устаха роились такие же мысли. Но синеусый варяг был более практичен.

– Чусок! – окликнул Устах своего помощника.

Чусок, самый старый в ватажке – пятый десяток пошел, горбоносый, чернявый, как ромей, и такой же хитрый, подошел к десятнику.

– Глянь.

Воин глянул, глаза его блеснули алчно, мозолистая рука сама потянулась к рыжему металлу. Но Чусок тут же взял эмоции под контроль, ограничился одной монеткой.

– Ромейская,– хрипло проговорил он, вертя красноватый диск корявыми пальцами.– Романовой чеканки. Вишь, морда его! – Черный ноготь чиркнул по императорскому профилю. А это что? – Чусок взял одну из чаш, полюбовался узором.– Товар отборный! – И тут до его лицу пробежала тень. Чусок положил чашу обратно, поскреб щетинистый подбородок, повернулся, поглядел на посеченных степняков…

– Я вот чего думаю,– произнес он неторопливо,– больно мало их для… такого. Это ж какой товар! И деньжищи какие! Такое без доброго присмотра степью никакие купцы не повезут. Маловато этих было для такого дела…

– Какие купцы, Чусок? – фыркнул Устах.– Это ж дикие хузары!

Он еще не понимал. А Серега уже въехал, и нехороший холодок возник где-то у него внутри.

– Может, их больше было? – рассуждал Устах.– Может, за это дело побили многих?

– Может, и побили. Или они побили. А может…– Чусок подергал оттянувшую мочку, золотую серьгу с солнечным знаком.

4